9 мая 1945 г. миллионы людей во всем мире с ликованием встретили долгожданное известие о безоговорочной капитуляции фашистской Германии и победоносном для нашей страны окончании войны в Европе. Ценой огромных человеческих жертв досталась победа в Великой Отечественной войне, самой кровопролитной в истории человечества. И преодолеть превосходящего в силе противника удалось не только благодаря беспримерному героизму наших воиновкрасноармейцев. Вооружение и обмундирование бойцов, противотанковые рвы и окопы создавались тяжелым трудом женщин и детей, в военное производство вкладывали свои последние сбережения старики и труженики тыла. В те страшные годы все приближали Победу как могли.

Несмотря на хвори и тяжесть прожитых лет, многие ветераны по-прежнему в строю: в будни и праздники активно участвуют в общественной жизни района, вносят свой вклад в патриотическое воспитание молодежи, передают школьникам свой жизненный опыт и историческую правду о войне. Мы продолжаем публиковать воспоминания жителей нашего района о войне. В этом номере — рассказывает Надежда Николаевна Абрамова.

— 22 июня 1941 года был прекрасный летний день, и вдруг по радио сообщение: война. Мне было 11 лет. Соседи-мужчины утром следующего дня пошли в военкоматы. Окна начали оклеивать полосками бумаги, чтобы стекла держались при обстрелах и бомбежках. Мы, дети, играли в войну и не думали, что может нас ожидать. В середине августа начали прибывать беженцы из Прибалтики с маленькими детьми, с узлами, в которых были вещи. Так что к началу блокады в городе было намного больше людей, чем до войны.

Первый обстрел города случился 4 сентября, первые бомбы разорвались 6 сентября, а 8 сентября была перерезана последняя сухопутная дорога в Ленинград — кольцо блокады сомкнулось. На следующий день к нам в квартиру пришли рабочие и пробили в стенах амбразуры для пулеметов. Мы жили в доме старой постройки на Невском проспекте, напротив Александринского театра. 8 сентября был сильный налет. Самолеты летели, как стая птиц — мысом, и сбрасывали бомбы. Во время этого налета были уничтожены продовольственные Бадаевские склады и разрушен завод «Красный треугольник». Ленинград был окутан черным дымом, горела резина. Затем начался интенсивный обстрел города, в результате которого рушились дома. В очередной налет бомба попала в водопроводную сеть и в помещение, где хранились декорации Александринского театра. Стекла в окнах домов, выходивших на Невский проспект, были разбиты и валялись на мостовой, залитые водой. В них отражался огромный костер, поднимавшийся в неба — горели декорации. Появившаяся 22 сентября директива немецкого Генштаба гласила: «Фюрер решил стереть с лица земли город Петербург. Нет никакого интереса для дальнейшего существования этого большого населенного пункта. Путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей. Просьбы о сдаче будут отвергнуты. С нашей стороны нет заинтересованности в сохранении хотя бы части населения».

Постоянные обстрелы, бомбежки — зажигательные бомбы сыпались как огненные шары, шипели, а огненные куски отскакивали в разные стороны. Вокруг города было зарево от разрывов снарядов, слышалась канонада, но все это было ничто по сравнению с голодом и холодом. В октябре начался голод. Хлеб состоял из целлюлозы, опилок и малого количества муки. В ноябре нормы урезали до 250 граммов рабочим и 125 граммов детям и остальным жителям. Однако паек нужно было еще получить, поскольку в булочную хлеба доставляли в недостаточном количестве, а если хлеб в этот день не получил, то карточки пропадали. Очередь в булочную занимали с ночи, а мороз — 30 градусов и больше. Голод не тетка, поэтому начали придумывать «деликатесы». В кипятке растворяли столярный клей, кипятили, потом остужали, получался студень, его поливали горчицей — тогда было очень вкусно. Трамваи застыли, дома покрылись снегом с наледью, стены в подтеках. Всюду огромные сугробы, между ними маленькие тропинки, по ним медленно, экономя силы, передвигаются люди, сгорбленные, многие шатаются от голода.

На санках везли трупы, завернутые в простыню. Часто трупы лежали на улицах, в подъездах домов — это никого не удивляло, все были на грани смерти.

Электричества не было, помещения освещали коптилками, которые делали из банок, куда вставляли фитиль, а в банке был керосин. Водопровода не было, воду брали из проруби на Неве или Фонтанке. В Ленинграде было печное отопление, а дров уже не осталось: сожгли всю мебель, книги. В помещении было минус 2–3 градуса, вода в ведрах превращалась в лед. Зима была лютая, морозы с ноября стояли до 30–32 градуса. 26 ноября 1941 г. мне исполнилось 12 лет. 3 января 1942 г. от голода умер папа, у мамы не было сил, и все заботы о доставке хлеба, воды из проруби легли на меня. На Фонтанке возле Аничкова моста была прорубь. Приходилось долго ждать на ветру и морозе, чтобы достать воду, — народа много, а прорубь одна. После очередного похода за водой я заболела воспалением легких — это было в конце февраля. Лекарств не было, в комнате холод, я ослабла до предела, три недели была без сознания и все же на 22-й день пришла в себя. В конце ноября продуктового довольствия, то есть 250 граммов и 125 граммов хлеба, оставалось в городе на 3 дня.

По «Дороге жизни» в Ленинград стали доставлять продовольствие, боеприпасы, а увозили оборудование и ленинградцев на «Большую землю». Трасса постоянно обстреливалась, ее бомбила немецкая авиация.

В марте начало пригревать солнышко. Все, у кого остались какие-то силы, были мобилизованы на уборку города, ведь канализация не работала всю зиму, боялись распространения инфекционных заболеваний. Я в это время в полном смысле слова начала стоять на ногах. Получив документы, мы поехали на Финляндский вокзал. Там шли поезда до Ладожского озера, до «Дороги жизни». Мама елееле могла ходить, когда подъехали к озеру, мы с огромным трудом добрели до места, где были грузовые машины. Вещей у нас не было, только маленький ручной чемоданчик. Людей перевозили ночью, машина закрыта брезентом, кругом темнота. Только машина отъехала, начался обстрел, перед нами шли еще машины с людьми, вдруг слышим крик: «Назад, назад, машины ушли под лед». В марте лед начал подтаивать, и местами образовались полыньи, да и обстрелы и бомбежки делали свое дело. Наша машина поехала в объезд, утром мы были на берегу «Большой земли». Девушки-дружинницы сняли нас с машины и отвели в санитарный вагон. Фактически это был грузовой вагон, оборудованный с четырех сторон двухъярусными полками, с установленной в середине печью-буржуйкой. Мы с мамой лежали на нижней полке. Ехали очень долго, поезд должен был пропускать военные составы, которые шли на фронт. Очень многие ленинградцы умирали в дороге. Поезд обстреливали, временами бомбили. У кого были силы, бежали прятаться в лес. А у нас не было сил двигаться. Трупы умерших на полустанках сбрасывали из вагонов — подходишь к двери и видишь эту ужасную картину. Через 10 дней пути мама умерла. Сутки я лежала с ней рядом и не давала снять и бросить ее, так и сказала: «Заберете на большой станции». В Вологде ее вынесли из вагона. Она похоронена в братской могиле ленинградцев-блокадников. Сейчас там мемориал. На плите надпись:

Здесь лежат ленинградцы,

Печальные жертвы блокады.

Добрый Родины хлеб и любовь

и забота народа

Их спасти не смогли.

Молчаливо страдание мужества.

Помни о погибших на празднике жизни своей.

Меня сняли с поезда в Орехово-Зуево, в школе № 5 была организована больница. Я попросила дать телеграмму в Москву, и за мной приехал дядя. Я начала учиться ходить, долго лежала в детской клинике на Пироговке. Меня удочерили. Раньше я была Надежда Владимировна Горлицына, после удочерения фамилия изменилась и отчество стало другое — Николаевна. Мы должны передать эстафету памяти тем поколениям, которые пришли в жизнь позже и которые обязаны своим существованием павшим в Великой Отечественной войне защитникам Родины.

23 января 1989 года был учрежден знак «Жителю блокадного Ленинграда». Его вручают тем, кто среди голода, боли, беды и огня выстоял и победил.