22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Мне в то время было 10 лет, а в этом возрасте многое запоминается на всю жизнь. После того, как по радио объявили о начале войны, в поведении взрослых не было заметно страха, но присутствовала тревога. Все годы перед войной наше правительство уверяло, что наша армия непобедима, танки быстры, и, случись что, мы будем воевать на чужой территории, а своей земли ни пяди врагу не отдадим. В первые дни в городе было относительно спокойно, но уже началась всеобщая мобилизация людей на строительство оборонных сооружений, рытье окопов и траншей вокруг Ленинграда, оборудование бомбоубежищ в подвалах жилых домов и других зданий.

В конце июня начались налеты фашистской авиации, самолеты сбрасывали зажигательные бомбы, для тушения которых на чердаках стояли ящики с песком и большими щипцами. В каждом доме на чердаках и во дворе по очереди дежурили жильцы. В городе было введено затемнение: окна зашторивались и заклеивались полосками бумаги, чтобы стекла не бились на мелкие осколки от взрывной волны. В конце июля 1941 г. была введена карточная система на продовольствие и другие товары (соль, спички, керосин, мыло и др.). Как выяснилось позже, в городе хранилось очень мало продуктов, даже не было стратегических запасов на случай войны. Только недавно стало известно, что заместитель председателя СНК СССР А.И. Микоян планировал послать в Ленинград большое количество продовольствия, но с этим не согласился первый секретарь Ленинградского обкома и горкома партии А.А. Жданов. Он позвонил И.В. Сталину и доложил, что запасов в городе достаточно и больше не требуется. Так ленинградцы были обречены на голод, и он не заставил себя ждать. Фашисты обстреливали город из дальнобойных орудий. Гибли люди, разрушались дома... За водой ходили на Неву, брали ее из каналов, Мойки, Фонтанки. Вода в них стала чистой, так как не работала канализация.

Не было дров, и устроенные в комнатах печки-«времянки» топили мебелью, паркетом, книгами. На улицах появились трупы умерших от голода людей. Не было сил хоронить родственников, их по возможности перевозили и оставляли на кладбищах. Люди умирали по дороге домой или на работу, в очередях за хлебом или за водой. Умирали на рабочих местах, и на их место у станков вставали истощенные дети 12–14 лет. Транспорт, обесточенный, стоял на улицах. На работу и домой люди шли пешком, а ноги от слабости не слушались, приходилось выходить заранее и никто не знал, вернется ли домой, где ждут голодные дети. Очень много было случаев, когда около умершей матери оставался живой малыш, который не мог понять случившегося и не мог даже плакать, так как был слаб от голода. Таких детишек находили отряды женщин-сандружинниц при обходе квартир и определяли в детские дома.

Продуктов почти не было, а мизерные кусочки хлеба не могли утолить голод. Моя мама работала в артели «Шорник», где изготавливали из кожи планшеты, портупеи, ремни для офицеров. Кожа была на строгом учете. Ударницам в виде поощрения выдавали микроскопические отходы кожи, из которых, после долгого вымачивания, варили «студень». Он был горьким на вкус. Запивали его теплой водой с крошками хлеба. Таким образом пытались обмануть желудок, чтобы прекратить болезненные голодные спазмы.

Нас у родителей было двое — я и мой 5-летний брат. Поскольку мама и папа были на работе, за хлебом ходила я. Это было непросто. Очередь надо было занять за 2–3 часа до открытия магазина и ждать на морозе, пока привезут хлеб. Подходя к прилавку с карточкой, нужно было следить, чтобы не обвесили, а получив заветный кусочек, быстро спрятать под пальто на груди. Если зазеваешься, хлеб может отнять обезумевший от голода человек и отобрать его у него невозможно; он сразу запихивал хлеб в рот и быстро съедал, несмотря на сыпавшиеся на него удары.

Нормы на хлеб и остальное продовольствие неуклонно снижались. Например, в начале сентября рабочим и служащим ИТР полагалось 400 г в день, остальным служащим, иждивенцам и детям — 200 г. Остальное продовольствие практически отсутствовало. Чтобы деморализовать население, фашисты стали сбрасывать с самолетов вместе с листовками с предложением о прекращении сопротивления фальшивые продовольственные карточки. От зажигательных бомб сгорели Бадаевские склады, где хранились запасы муки и сахара. Позже мы ходили на это место и собирали «сладкую землю».

Занятия в школах начались в октябре, но учеников было мало. Старшеклассники были мобилизованы в армию или на трудовой фронт, многие младшие школьники были эвакуированы, некоторые вынуждены были стоять в очередях за продуктами, так как взрослые работали, и не у всех были бабушки, старшие сестры, братья. Занимались все в одной комнате, так как остальные топить было нечем. В ноябре из-за голода и холода занятия прекратились совсем. Зима наступила рано, и морозы установились страшные. Не стало тепла — не было дров и угля. Перестали работать водопровод и канализация, а электроэнергия подавалась только на работающие предприятия и правительственные здания. Снова снизились хлебные нормы: рабочим — 300 г в день, остальным — 150 г. Хлеб был очень низкого качества, его готовили из муки, целлюлозы и других примесей, он был похож на глину.

Пока еще не замкнулось вражеское кольцо вокруг Ленинграда, по Ладожскому озеру, сначала на водном транспорте, затем по льду, на санных обозах и грузовиках, доставлялись в город из других районов страны продукты, а обратным рейсом эвакуировали обессиленных голодом женщин, стариков и детей. Из-за налетов фашистских самолетов утонуло много транспорта с людьми и продовольствием.

Мой отец не был призван в армию, так как работал на оборонном заводе. Завод находился далеко от дома, и ежедневные походы на работу и обратно, голод и холод совсем ослабили его, и он близок был к смерти. Тут нам немного «повезло» — отца взяли на строительство Дороги жизни на Ладогу. Сначала его поместили в госпиталь, где немного подлечили и подкормили. Заканчивалась самая страшная, самая голодная и холодная зима в блокадном Ленинграде, зима 1941–1942 гг. В марте 1942-го мобилизованные жители города стали убирать и хоронить в братских могилах трупы с улиц и дворов, вывозить нечистоты. Убирали и чистили, чтобы не вспыхнули эпидемии. Люди собирали всю зелень, листья, появившиеся в апреле, — все, что можно было съесть. Разбирались покрытия площадей, вскапывалась земля в садах, садиках, на бульварах, чтобы можно было посадить капусту, картошку и зелень. Приходилось охранять эти «огороды» от воровства. Учитывая горький опыт ушедшей зимы, стали заготавливать дрова. Разбирали на окраинах города деревянные, пустующие из-за близости фронта, дома, ломали уцелевшие заборы.

Ослабленных, дистрофичных детей через поликлиники ставили на учет и подкармливали в специальных столовых. Открывались другие пункты общепита, где продавали кипяток, суфле из дрожжей и сои. В аптеках появились настои из хвои — «эликсир» от цинги и общеукрепляющие средства.

С мая 1942 г. стали работать водопровод и канализация. Открылось несколько бань, их посещали по талонам. Посетителям выдавали по крошечному кусочку хозяйственного мыла. При бане работал санпропускник, где «прожаривали» одежду, чтобы уничтожить вшей, а они были у всех. В октябре начались занятия в школах, не занятых под госпитали. Писали карандашами на любой пригодной для этого бумаге: на обрывках обоев, газетах, старых квитанциях, на всем, что осталось несожженным.

Зима 1942–1943 гг., несмотря на продолжающийся голод, холод и непрекращающиеся обстрелы и авианалеты, была все-таки легче, чем предыдущая. Вся страна, как могла, старалась помочь осажденному Ленинграду, посылая продовольствие, одежду, семена для будущего посева. Все это скапливалось на другом берегу Ладожского озера, а перевезти в Ленинград было очень сложно. До ледостава перевозили по воде, а затем — на грузовиках и санных обозах по очень узкому свободному простреливаемому коридору. 18 января 1943 г. с тяжелыми боями и большими потерями соединились, прорвав блокаду, два фронта — Ленинградский и Волховский. Это было такое событие, такой праздник! Люди плакали, улыбались, обнимались и целовались. С этой даты понемногу, но неуклонно повышались нормы на хлеб, стали полностью отовариваться и продуктовые карточки.

В домах появился свет, правда, пользоваться можно было электрическими лампочками не более 25 Вт. Снизилась смертность в городе, хотя свирепствовала страшная болезнь — дистрофия. Несмотря на все беды, город жил и боролся за жизнь и свободу. Ленинградцы все годы войны старались помочь армии — выпускали оружие, собирали деньги, теплые вещи, подарки. Во всех этих мероприятиях участвовали и дети. Я помню, как осенью ученики нашей школы собирали в садах опавшие кленовые и дубовые листья, сдавали их на табачную фабрику. Листву смешивали с табаком и изготавливали папиросы. Участвовали мы в прополке и уборке урожая с огородов внутри города, в очистке дворов и улиц. Так мы жили до радостного, огромного праздника, который пришел к нам 27 января 1944 года на 950-й день войны: наш любимый и дорогой Ленинград был полностью освобожден от блокады! 27 января в 20.00 был произведен первый ленинградский салют в честь этого грандиозного события.

Не осуществилась мечта фашистов стереть с лица земли прекрасный мужественный город, а его жителей задушить петлей голода и холода. Мы выстояли и победили. Фашисты прошли по улицам Ленинграда только в качестве пленных, провожаемые полными ненависти и презрения взглядами его жителей...__