Городское хозяйство столицы оказалось крепким орешком для врага

С советских времен битву за Москву принято поминать в связи с годовщиной начала контрнаступления советских войск в декабре 1941 года, и для этого есть основания. Обращение в бегство превосходящих по численности сил противника по всему фронту по сей день заставляет чесать в затылке многих наших партнеров ради мира. При этом великое Московское сражение не сводилось к одним лишь военным действиям, и хотя его успех, безусловно, определялся, в первую очередь, на переднем крае, свой полузабытый вклад пришлось внести почти каждому местному жителю. Поэтому можно утверждать, что борьба за город началась задолго до появления противника, а когда закончилась, сказать трудно - последние оборонные меры были отменены перед самой капитуляцией Германии.

«Москве – воздушная тревога»

«Ночью ошибок» участники событий называют 24 июня 1941 г., когда наблюдатели ПВО приняли советские самолеты за вражеские. Свою лепту внесли наблюдатели в городе, которым разрывы зенитных снарядов показались куполами парашютов. Однако эта суматоха принесла и определенную пользу. Москвичи приспосабливали подвалы под убежища, а на лестницах ставились бочки с водой и ящики с песком. Все это понадобилось очень скоро - до того как истек первый месяц войны.

Долгое время СМИ сообщали, что налеты вражеской авиации являются пустой тратой времени – самолеты уничтожаются заблаговременно, а если какую-то бомбу случайно удается сбросить, она падает исключительно на пустыри. К сожалению, первый же налет 21 июля 1941 г. вызвал сильные разрушения на Белорусском вокзале, где сгорело много фронтовых грузов. Только на Кремль за время войны упало 16 фугасных бомб, не считая сотен зажигательных, а всего на Москву было сброшено 1610 фугасов, погибло около двух тысяч человек. При этом столица понесла не такие большие потери, как можно было опасаться – немцы не только не смогли превратить ее в руины, как они часто похвалялись, но и не добились заметной дезорганизации, хотя сигнал воздушной тревоги в Москве подавался 141 раз.

В период активной фазы битвы за Москву чудеса героизма проявили силы ПВО – только до апреля 1942 г. из 8600 немецких самолетов ими было уничтожено 1392 (в том числе 1076 авиацией). Уже со второго налета фашисты оставили надежду атаковать город с удобной для бомбометания высоты в 2 км, чему немало способствовали аэростаты. К Москве прорывалось не больше 3 процентов самолетов, но попытки найти бреши в воздушной обороне Москвы продолжались до 1943 г. и прекратились не потому, что немцы были отброшены от города (впрочем, не так уж далеко – первые налеты проводились с намного большего расстояния). Командованию вермахта, очевидно, стала понятна их бесперспективность с учетом огромных потерь и недостаточных результатов.

К такому выводу его подтолкнули и простые москвичи, которые приступали к ликвидации последствий бомбардировок, не дожидаясь их окончания. Фашистские летчики знали это и норовили попасть фугасными бомбами в хорошо видимые места возникновения пожаров, где в этот момент собирались люди для тушения и разбора завалов. Со временем немцы стали практиковать и другую подлую каверзу, закрепляя осколочные патроны в хвостовиках зажигательных снарядов, с которыми москвичи привыкли не церемониться и сразу бросали их в подготовленные емкости с водой. Вместе с бомбами сбрасывались листовки, в том числе разъяснявшие, что зажигательные бомбы нельзя трогать, потому что они все прожигают и взрываются в руках. Однако жители продолжали срывать все их дьявольские замыслы четкой и бесстрашной работой.

Несмотря на строгие меры по затемнению (например, в ГУМе переусердствовали с черной краской так, что после войны в здании пришлось менять все остекление), у фашистов в ночном небе было достаточно ориентиров; на город их безошибочно выводил «компас Кагановича» - сеть хорошо заметных с высоты железных дорог. Архитекторы постарались сбить немцев с толку «перепланировкой». Трубы МОГЭС замаскировали фанерным этажом, скрывшим высокие трубы, Обводной канал превратили в улицу, закрыв водную поверхность баржами и плотами с макетами домов. Фашистских летчиков заманивали на ложные объекты, построенные из фанеры и слегка подсвеченные якобы небрежной светомаскировкой, – например, «не повезло» дублеру нефтеперерабатывающего завода в Капотне, построенному в нескольких километрах от настоящего; немцы разбомбили его дотла. На такие объекты было сброшено около трети всего бомбового запаса, предназначенного для Москвы. Около сотни бомб по разным причинам не взорвались - известен случай, когда фугас, упавший рядом с зоопарком, оказался заполнен песком.

По колено в воде

Пока не исключался прорыв противника к Москве, приходилось продолжать строительство оборонительных рубежей. Один из таких участков протяженностью 8 км строился от Царицынских прудов до Перервы. Здесь работали жители двух районов (6000 человек), которых разместили в Сабурове, Борисове, Марьино, Шепилово, Зябликово. Штаб находился в здании сабуровской школы. Газета «Известия» писала в октябре 1941 г.: «Многие из людей, строящих укрепления, впервые взяли в руки лопату. Но и они выполняют и перевыполняют нормы выработки. Часто приходилось рыть рвы, стоя по колено в воде, в дождь, снег и в холод, нередко на себе перетаскивать все строительные материалы на участки, куда не мог пройти транспорт». Автор уверенно предсказывал, что «время зарастит травой укрепления, их сроет экскаватор, на их месте будут построены дома. Но останутся для будущего эти земляные работы, которые возводятся сейчас всем московским народом. Каждый из этих людей сможет с гордостью сказать – я участвовал в обороне Москвы».

Рубеж обороны проходил также через Чертаново севернее Битцевского парка. На его строительстве работали не только жители окрестных деревень, но и рабочие заводов «Динамо» и ЗИС. Остатки оборонительных сооружений и сейчас можно увидеть возле конноспортивного комплекса «Битца», где сохранились остатки дота и заросшие траншеи с несколькими стрелковыми ячейками. Рубеж Красное - Чертаново – Царицыно 24 октября 1941 г. заняла 332-я стрелковая дивизия и находилась там до 20 декабря, когда была переброшена в района Торжка и Осташкова.

Жительница Чертанова Ф. Борисова вспоминала, что в июле 1941-го на деревню упало несколько фугасных бомб. Их сбросили немецкие бомбардировщики, которые не сумели прорваться к центру столицы. К счастью, никто не пострадал, вследствие чего чертановцы слегка расслабились – в марте 1942 г. районная газета стыдила их за пренебрежение «обязанностью соблюдать правила светомаскировки» и призывала органы милиции, штаб МПВО района, местные советы привлекать нарушителей к строгой ответственности. У них были для этого все основания – в самый первый налет на Москву 22 июля 1941 г. был подожжен крупный элеватор, расположенный на станции Бирюлево. Фашистские летчики, используя в качестве ориентиров огромный столб огня и бушующее пламя, неоднократно атаковали элеватор. Сообщается, что попорченного зерна было так много, что местные жители как в шахтах рыли в нем пещеры, отыскивая пригодную к употреблению пшеницу.

Запас прочности

Огромную работу по созданию дополнительных ресурсов пришлось проделать труженикам водопроводного хозяйства. За счет артезианских скважин было организовано резервное водоснабжение хлебозаводов, на набережных появились дополнительные насосные станции. Однако необходимости в них не возникло – массированные налеты ни к чему не привели, а случавшиеся аварии уличной сети быстро устранялись. На объекты Мосэнерго было сброшено около 100 фугасных бомб, но ни одна станция не прекратила подачу тока. Настоящими героями показали себя энергетики в Туле, снабжавшейся по линии от Каширской ГРЭС, которая на протяжении 60 км проходила по территории, занятой врагом. Во время боев линия часто выходила из строя, и монтеры подобно партизанам пробирались на оккупированные участки, чтобы восстановить подачу энергии.

Хуже обстояло дело с теплоснабжением – в домовые системы поступала вода предельно низких температур. Ситуация с топливом в городе была далеко не блестящей. Чтобы обеспечить внутрикомнатную температуру 14 градусов, зимой 1941/42 г. требовалось 250 тыс. т условного топлива, а поступило всего 150 тыс. т. Доставка угля из Донбасса прекратилась, и в дело пошли низкокалорийные местные источники, дрова и торф. Возник вопрос об экономии топлива за счет прекращения обогрева квартир эвакуированных, мобилизованных и т.п. Задача была решена путем переселения жильцов из одних подъездов, где было много пустующих квартир, в другие. Замене стекол после налетов было специально обучено около двух тысяч человек, которых перебрасывали в пострадавшие кварталы на грузовиках.

Как ни печально для несознательных товарищей, свои обязанности, несмотря на обострение обстановки, продолжала исполнять милиция. Этого не учли граждане, попытавшиеся поправить свои дела путем грабежей эвакуированных в районе заставы Ильича. Неприглядному поступку власти придали политическое звучание: «агентам врага этого было мало – они призывали к избиению ни в чем не повинных людей». В итоге «пятнадцать выродков с низкими лбами и взглядом исподлобья» попали под трибунал, который в то время шутить не любил – Абдрахманов, Славский и трое других погромщиков получили высшую меру.

В августе 41-го известный публицист в своем полном парадоксов сочинении непосредственно связал оборону Москвы и штурм Берлина как события, вытекающие одно из другого. Так и случилось – не умаляя значения Сталинградской битвы и многих других операций, подорвавших могущество фашизма, можно было бы сказать, что Московское сражение в их череде не только первое, но и главное. Хотя официально немцы характеризовали его как досадную случайность, вызванную неблагоприятными погодными условиями, наиболее сообразительные военачальники уже тогда поняли, что «поворотный пункт кампании в России» пройден. На чем был основан их вывод, не сообщается, но не исключено, что они учли не только боеспособность советских войск, но и бесстрашие гражданского населения Москвы и Ленинграда 41 года. Полученный урок оказался настолько убедительным, что желающих напасть на Россию последние десятилетия не было, и можно предположить, что запаса прочности, созданного разгромом врага в прошлом веке, на какое-то время еще хватит.

Н. Голиков