Капитализм в Москве просуществовал не так долго, но достиг больших успехов в обустройстве собственного быта. Благодаря обилию толстосумов город на рубеже веков потянулся ввысь, что сделало топку каждого отдельно взятого помещения нерациональной и даже опасной. Наступила пора водяного отопления, идея которого, несмотря на ее гениальную простоту, восторжествовала далеко не сразу. Довольно долго с ним конкурировали дрова, не сдававшие своих позиций до самого последнего времени, и пар, хотя еще великий Уатт предупреждал о целесообразности такого решения только на промышленных предприятиях, питавшихся новой движущей силой.

(Окончание. Начало в № 12)

Дата начала водяного отопления на Руси точно не известна. В дореволюционной прессе сообщалось, что «еще в 1834 годе горным инженером Петром Григорьевичем Соболевским сделано было несколько весьма удачных устройств водяного отопления, но со смертью его в 1841 годе полезное дело это, к сожалению, осталось без всякого развития». Нельзя сказать, были ли установки 1834 г. первыми в России, а также, где и какие именно системы водяного отопления осуществил этот выдающийся ученый. Однако специалисты утверждают, что Россия - не единственная страна, где первые опыты применения водяного отопления были оставлены без должного внимания. Несмотря на все усилия исследователей, до сих пор даже приблизительно не установлена дата осуществления первых установок этого рода в Германии. Новая и плодотворная идея использования воды с трудом пробивала себе дорогу повсеместно – система водо-воздушного отопления, примененная в порядке опыта в России зимой 1844–1845 гг. (внутри отапливаемых помещений поддерживалась температура до 15°С), была забыта.

С легкой руки московских устроителей отопления

Периодически системами водяного отопления отапливались отдельные публичные здания, особенно в Петербурге, где в середине 1860-х гг. был внедрен проект Сан-Галли по отоплению нескольких корпусов детской больницы общим строительным объемом 90 000 куб. м. Прошло еще несколько лет, и водяное отопление стало настолько популярным, что, по свидетельству современников, «в 1879 г., в разгар строительной горячки, никто и слышать не хотел… ни о каком другом отоплении, кроме водяного». В 1875 г. инженер Лешевич запроектировал и осуществил квартирное водяное отопление низкого давления, действующее отдельно или вместе с топкой кухонного очага в каждой квартире. Обычную для нас однотрубно-вертикальную систему с обходной веткой у отопительных приборов в России стали применять лишь в 80-х годах XIX в. Из всех типов нагревательных приборов наибольшее распространение имели ребристые трубы. Чугунные радиаторы появились значительно позднее, около 1900 г.

В начале XX в. стоимость системы водяного отопления уменьшилась за счет применения открытой прокладки трубопроводов и открытой установки нагревательных приборов в отапливаемых помещениях. «С легкой руки московских устроителей отопления» эта идея получила широкое распространение, причем «один из отопителей пошел так далеко, что доказывал при общем хохоте в Архитектурном обществе, что рационально поставленная труба, а тем паче нагревательный прибор, не может являться диссонансом в отделке помещения, нарушить эстетическое впечатление и шокировать стильную обработку помещения».

По переписи 1918 г. из 29 423 строений Москвы 3344 имели центральное отопление (согласно сведениям правительства за 1920 г., из 3462 зданий с паровым и водяным отоплением последнее уцелело в 1092), другой источник насчитывал в 1910-х гг. в центре Москвы 1760 котельных, отапливающих 1170 зданий. Точно не известно, где именно «московские устроители водяного отопления» впервые показали свое искусство в масштабах многоэтажного дома. Воспетый Булгаковым под именем «Эльпит-Рабкоммуна» дом Пигита на Большой Садовой, имевший собственную бойлерную, работавшую на нефти, по разным сведениям, был возведен в период 1903–1906 гг. Однако не приходится сомневаться, что это не первый триумф новой технологии, если известно, что в 1899 г. центральное водяное отопление имелось уже в 29 жилых зданиях для рабочих Богородского уезда Московской губ. (другими словами, Ногинского района), и даже в 1884 г. такое чудо техники наблюдалось «как исключение, всего в трех казармах».

Едва ли первопрестольная столица намного отстала от текстильного края, и общедомовое водяное отопление не было диковинкой уже в конце позапрошлого века. Прогресс явился следствием рационализма: проще обслуживать один большой нагревательный котел, делать один дымоход, подвозить топливо и т.п. Как только появились электрические сети и достаточно мощные надежные насосы, чтобы перекачивать значительные объемы горячей воды, возникли и крупные сети централизованного теплоснабжения.

Трудное начало российской теплофикации

В 1903 г. пароводяным отоплением было оборудовано 13 корпусов детской больницы в Петербурге с подачей к ним пара от местной электростанции. Это событие рассматривается как начало российской теплофикации, под которой понимают централизованное теплоснабжение на базе комбинированной выработки тепла и электроэнергии. Последняя была освоена к тому времени в промышленных масштабах, а производить ее стали в большинстве случаев на тепловых электростанциях. При этом коэффициент перевода энергии топлива в электрическую энергию в те годы редко превышал 25%, даже на современных тепловых электростанциях он редко достигает 50%, остальная же часть энергии – просто тепло, которое надо куда-то девать. Тогда и возникла разумная идея не выбрасывать то, что досталось бесплатно (конденсационная электростанция, возведенная в Электрогорске перед первой мировой войной, просто сливала горячую воду в окрестные водоемы). Ведь «отходом» при производстве электрической энергии, является огромное количество тепловой энергии, которую можно использовать на отопление зданий.

К тому времени наши специалисты всесторонне исследовали вопрос о переходе от гравитационного к искусственному побуждению циркуляции воды, по крайней мере, во внутридомовых системах отопления. Еще в 1902 г. инженер Пилькевич «испрашивал привилегию на применение к водяному отоплению насосов», впервые такое мероприятие было осуществлено в России в 1909 г.

К сожалению, триумфальному шествию нового способа обогрева помешала революция и спад производства. В первые годы советской власти новое руководство больше беспокоилось не о насосном побуждении, а о том, как бы не замерзнуть. Из-за происков Деникина на юге России Москва лишилась привычных поставок угля, в связи с чем возобновилась лихорадочная вырубка лесов. Летом 1919 г. центральная газета предупреждала: «Надо ясно и открыто сказать, что государственные организации, главлеском и районные отделы топлива при всем своем желании не в состоянии снабдить Москву дровами для нужд домашнего отопления». Дровяная потребность Москвы составляла 400 тыс. вагонов в год, или ежедневно 1100 вагонов, тогда как «в последние месяцы получали мы несколько десятков в месяц». Газета делала привычный в то время вывод о том, что «надо вовлечь самые широкие круги населения», которое, однако, уже принимало решительные меры - для растопки люди пилили балки на чердаках, рубили фонарные столбы, срывали с домов дощечки с названиями улиц.

Кропотливая и мелкая

Судя по всему, дело было не столько в нехватке леса, сколько в дефиците транспорта – с 1918 по 1921 г. примерно треть заготовленных дров оставалась в лесах, ее не на чем было вывезти. По-видимому, не от хорошей жизни в ноябре 1919 г. комитет обороны Москвы разрешил учреждениям вырубать Останкинскую рощу на условиях получения каждого четвертого куба дров. Несмотря на все усилия, зимой 1920 г. было заморожено 2000 домов с отоплением и канализацией, то есть 20 тыс. квартир с населением 104 тыс. человек. В газетах печатались предостережения о недопустимости выламывания досок из существующих домов, чему должна была препятствовать милиция, и об аккуратном обращении со всякого рода времянками, трубы которых разрешалось выводить в существующие дымоходы, но ни в коем случае не в вентиляцию - по воспоминаниям Михаила Булгакова, по этой причине сгорел многоквартирный дом, в котором он лично с 1921 г. проживал. В то же время непонятно, почему управляющий, предприимчивость которого особо подчеркивалась гениальным автором, вел борьбу с  официально разрешенными новой властью «буржуйками», вместо того, чтобы вывести трубы от них в порядке, согласованном с управлением пожарной охраны.

Оборот железных печек также был ограничен – ордера на них выдавались по адресу пл. Революции д. 1 на основании заключения районных жилотделов после придирчивого обследования. Даже печки для варки пищи («Щи да каша», «Экономия», «Лилипут», «Пчелка» и др.) можно было выхлопотать только семьям с детьми, получающим молочные карточки серии «А» и «Б» 6-го выпуска с неиспользованным купоном № 55. При покупке печей предоставлялось удостоверение домового комитета с указанием количества детей.

Несмотря на улучшение ситуации на фронте, проблема отопления населенных пунктов по-прежнему заставляла рабоче-крестьянскую власть метаться и нервничать. В феврале 1920 г. центральная газета опубликовала взволнованную статью: «Россия – неисчерпаемый кладезь природных богатств. Величайшее напряжение сил рабочего класса, мобилизация научной мысли дают возможность открыть их в виде ценного, неожиданно-сказочного клада». Как следовало из обращения, «такой удивительной раскопкой является открытый доктором Равиковичем новый вид топлива» - шишки сосновых или еловых лесов. Было неопровержимо установлено, что шишки по своей теплопроводности (5 тыс. калорий) превышают лучший сорт дров и торфа и равняются средним сортам бурого угля. Годичное падение шишек на территории сосновых лесов республики обеспечивало бы 9 млн пудов этого ценного продукта, достаточные для отопления в течение 4 лет. Газета с энтузиазмом сообщала, что при Главтопе уж создан особый отдел Палтоп, ведающий вопросами использования «палового» топлива, т. е. шишек. Единственным узким местом власти признавали то обстоятельство, что работа по сбору шишек – «кропотливая и мелкая». «Остается одно – вовлечь все подрастающее население страны в работу по сбору шишек». От инноваций, вероятно, отвлекло необычайно жаркое лето 1920 г. с масштабными лесными пожарами, во время которых в Шатуре сгорела половина заготовленного за год торфа, а местное начальство пошло под ревтрибунал. В ноябре 1920 г. Моссовет решил действовать привычными методами – полностью запретив частную куплю-продажу дров и угля. Гражданам, уличенным в гужевом провозе топлива в отсутствие разрешения Москвотопа, постановление сулило судом.

Бледная калька

Видимо, не случайно в то же самое время правительство задумалось о плане электрификации, имевшем сильный крен в сторону тепловых электростанций и создававшем основу для теплофикации страны. Современные мудрецы объясняют такой интерес коллективистскими странностями новых хозяев России, желанием шариковых объединить всех в пределах одной теплосети, однако специалисты того времени ставили вопрос иначе: «громоздкое дровяное топливо давно перестало быть для Москвы местным. Значительная часть дров гонится в Москву из районов, отстоящих на 600 км и более от города, что попирает все законы экономики». Не спасали и тысячи мелких тепловых установок, обеспечивавших центральное отопление отдельных домов. Специалисты указывали, что «свыше 50% тепла подвозится к Москве, чтобы из топок выпустить его на воздух».

В декабре 1920 г. план ГОЭЛРО был одобрен съездом советов, парламентом того времени. Несмотря на то, что позднейшие демократические специалисты придерживались не особо высокого мнения об этом плане, именуя его «бледной калькой дореволюционных программ развития энерготехнической отрасли страны», для Москвы и других крупнейших промышленных центров его хватило. Еще много лет древесина оставалась предметом вожделения жителей и злоупотреблений топливных магнатов; она распределялась по талонам и создавала много проблем. Вместо заказанной «березы» складские работники старались привезти менее престижную «хвою», а если получатель лично обращался на склад для получения дров, он попадал в лапы возчиков, которые ненавидели неполную загрузку телеги: «один метр не повезу, мне туда не по дороге». Существовал и альтернативный источник снабжения в виде кооператива с вызывающим названием «Топлес-кооп», гарантировавшего поставки дров «в любом количестве». По мере стабилизации быта райтопы несколько уменьшили накал дровяных страстей – газеты сообщали о гуманной практике выдачи дров по коллективным заявкам домуправлений в счет талонов, которые еще не были напечатаны. К 1926 г. доля дров в топливном балансе Москвы несколько снизилась по сравнению с довоенным временем до 31,8%, но в Москве все еще находилось 6000 котлов и около 500 000 дровяных печей, владельцы которых с надеждой взирали на прогрессивные инициативы властей.

В 1928 г. была сооружена первая теплофикационная установка в Москве, осуществившая снабжение паром промышленных потребителей (завода «Динамо» и др.) от теплоэнергоцентрали Всесоюзного теплотехнического института в районе будущей станции метро «Автозаводская» (власть не очень хорошо отблагодарила директора института Рамзина, обвинив его в политических амбициях). В 1929 г. была построена Краснопресненская ТЭЦ для снабжения паром Трехгорной мануфактуры, а через год – ТЭЦ ТЭЖЭ (будущая ТЭЦ-8 на Волгоградском проспекте), также подававшая пар на заводы Сукина болота. По сравнению с 1929 г. длина тепловых сетей в 1933 г. выросла в 5,25 раза, в 1938 г. - в 24,3 раза и в 1940 г. - в 26,2 раза. Естественно, что на первом этапе развития этой новой отрасли техники встречались значительные трудности как в разработке теории, так и в практическом ее освоении. Если первые километры наружных теплопроводов прокладывались в тяжелых железобетонных каналах с дорогостоящей изоляцией самих труб сегментами из пробковой крошки, то уже в третьей пятилетке за основной тип была принята бесканальная прокладка труб с засыпкой их торфом.

Принесешь дровишек массу, мы построим теплотрассу

Одновременно со строительством новых ТЭЦ проводились работы по теплофикации центра Москвы. Еще в 1927 году был разработан эскизный проект, а в 1930 г. (по сведениям «Мосэнерго», в 1931-м) проложили первый водяной двухтрубный трубопровод диаметром 250 мм по Раушской набережной, который через Старый Москворецкий мост и Варварку был затем протянут к зданию ВСНХ в Китай-городе. В этот период в ВТИ была разработана первая генеральная схема теплофикации Москвы с крупными ТЭЦ на периферии города. Источники того времени указывали, что «для ускорения работ» будут применяться деревянные трубы. Предполагалось, что к 1937 г. протяженность теплосетей в Москве достигнет 800 км, однако только к 1945 г. удалось собрать около 80 км (63 км водяных и 17 км паровых) и запланировать еще 60. В 1941 г. тепло от сети получали 445 жилых зданий и несколько десятков предприятий; по другим данным, в домах с центральным отоплением до войны проживало 35% пятимиллионного населения города. Большие надежды возлагали на Фрунзенскую ТЭЦ (ныне ТЭЦ-12) у Киевского вокзала. «Вредительски законсервированная» в декабре 1936 г., она была запущена за несколько дней до войны, но затем ее отключили до лучших времен в связи с введением осадного положения.

Война создала огромные сложности для системы теплоснабжения, прежде всего, как и в 19 году, нарушив поставки угля из Донбасса. По самым скромным подсчетам, для нужд отопления зимой 41/42 годов требовалось 250 тыс. т условного топлива (в 1926 г. – 620 тыс. т), чтобы поддерживать в помещениях температуру 14 градусов, но поступило только 150 тыс. т, причем низкокалорийный подмосковный уголь заметно уступал донецкому. Одно время печи топили отходами производства масел, несмотря на вредные испарения, сопутствующие этому процессу. Власти пошли на хитрость, переселяя жильцов в пустующие квартиры и отключая от сети целые подъезды. Полностью избежать размораживания в ту зиму не удалось, несмотря на то, что выбитые при бомбежке стекла оперативно заменялись. Однако поврежденные батареи заклеивались специально изобретенным клеем, что обеспечивало быстроту и высокую прочность ремонта.

Тем не менее, даже в годы войны «Мосэнерго» мобилизовало резервы для подключения к системе 75 зданий, а в первые три года после ее окончания перевело на центральное отопление еще 638.

Хорошо забытое старое

Наибольшее развитие теплофикация Москвы получила с началом массовой жилой застройки города, когда стали прокладываться тепловые магистрали протяженностью 20–30 км от новых мощных ТЭЦ, размещаемых вдоль МКАД. В районах жилой застройки стали сооружаться отдельно стоящие тепловые пункты (ЦТП) взамен индивидуальных в подвалах домов, а теплопроводы начали прокладывать в городских коллекторах совместно с другими инженерными коммуникациями. 1950–1975 гг. - время сплошной теплофикации (еще в 69 году дома на Кусковской улице топили дровами). Особенно активная работа развернулась в 1965–1970 гг., когда удельный вес централизованных источников теплоснабжения возрос с 45 до 73%, и только Тушинский и Кунцевский районы еще продолжали обеспечиваться теплом от котельных. В остальных 27 районах из дворов вместе с котельными исчезла угольная пыль, и на их месте появились зеленые насаждения.

Перестройка и последующие события повлекли сильную переоценку ценностей - в поисках альтернативы действующей системе специалисты перебрали все от привлечения энергии солнца до паропроводов, отопления газом и электричеством и возврата к русской печи (впрочем, пока еще не разрешенной в многоэтажных домах). Тем не менее высокая стоимость тепла, получаемых от этих источников, а также трудоемкость в обслуживании, травмо- и пожароопасность и дефицит площади относят эти варианты скорее к области научной фантастики.

Преимущества современной системы теплоснабжения Москвы неоспоримы. Она  высоконадежна, во всяком случае, пока. Если не считать военных неурядиц, за 80 лет ее существования случилось две серьезные аварии, в 1948 г., когда Берия подвергал нелицеприятной критике и даже собирался лично пристрелить управляющего «Мосэнерго» за перебои энергоснабжения Кремля, и в 1978 г., когда сильные морозы совпали с перебоями поставок топлива в сочетании с ошибками эксплуатирующих организаций. Удельные расходы топлива на выработку тепловой энергии в Москве на треть ниже средних значений по стране, правда, и тарифы на тепловую энергию одни из самых высоких. Однако высокая доходность энергетического бизнеса пока не вылилась в постоянное повышение качества услуг, по-прежнему остаются разговорами регулирование потребителем температуры в помещениях и прекращение отбора из сети для нужд водоснабжения (постоянное восполнение расхода воды отрицательно влияет на состояние труб). Социалистическая модель устройства системы централизованного теплоснабжения и теплопотребления не вполне соответствует велениям времени. Лишенная системы партийного и «народного» контроля она может двигаться только в направлении удорожания энергии и услуг. Между тем, какими бы идеалами ни руководствовались красные в начале прошлого века, на практике 96% населения Москвы связаны одной сетью - пенсионер и покупатель золотых квадратных метров одинаково зависят от «Мосэнерго», его технической грамотности и методов хозяйствования, не имея возможности на них влиять.

Насущная проблема энергетики, как и все новое, настойчиво возвращает ее к далеким истокам. На заре теплофикации в 1919 г. московская пресса постоянно била в набат по поводу того, что «экономия топлива для нас китайская грамота» - при всей ее государственной необходимости. Специалисты указывают, что в настоящее время главное значение имеет не экономия топлива (потенциал не больше 10% от его потребления), а энергосбережение в потреблении тепла (потенциал как минимум 1/3 от потребления тепловой энергии) и сокращение суммарных нетопливных затрат. Казалось бы, столь масштабная задача требует такого же внимания, которым пользовались в свое время создатели ГОЭЛРО. На сегодняшний день планом ГОЭЛРО-2 бойкие на язык наблюдатели прозвали реформу энергетики по Чубайсу, видевшему ее основную беду в недостаточном развитии конкуренции.

Н. Голиков