Народные гулянья

В великой истории нашего города можно найти традиции на любой вкус, и прогулки на свежем воздухе не являются исключением. Если исчезающий рабочий класс Москвы имеет за плечами больше ста лет празднования 1 мая, то и любители весенних пикников могут сослаться на многовековой обычай, который связывают то с майскими полями франков, то с украшением деревьев в Восточной Европе. Однако, скорее всего, причина заключается в хорошей погоде, характерной для этого времени года.

В начале XIX в. в Москве имелось больше тысячи частных садов (публичных садов в то время было шесть, а бульваров различной степени озеленения 15), и, безусловно, прогулки в общественных местах для знати были не такой насущной необходимостью, как для простого народа. Тем не менее, на гуляньях были представлены все слои общества, конные, пешие и любители пикников на обочине с одинаковым усердием посещали культурные мероприятия в различных уголках города. Популярность последних могла возрастать и падать – наблюдатель того времени с грустью писал о том, как любителей Нескучного сада переменил «опасный соперник» Петровский парк. «Обыватели Большой Калужской улицы стали обращать внимание на каждую проезжающую карету, сбавили половину цены с найма своих домов и не хвастались уже своим соседством с Нескучным садом, в котором стало очень скучно, по крайней мере, для любителей многолюдной толпы, т.е. для 99/100 частей гуляющей публики».

Всего в Москве насчитывалось до 30 гуляний ежегодно, и, по-видимому, москвичи опасались не столько атмосферных явлений, сколько господа бога, и то не всегда. Например, после масленицы все культурное обслуживание прекращалось на время великого поста. Другим покаянным мероприятиям везло меньше – в XVI в. упоминаются бесовские потехи в Наливках в первый день Петрова поста (конец июня). В 1868 г. благонамеренный автор негодовал, что Успенский пост (середина августа), «чтимый у нас наравне с Великим постом, знаменуется в храмовые свои торжества при монастырях непременно постройкой холщевых балаганов, качелей, кабака; отвратительная музыка в одно и то же время звучит в нескольких балаганах. Для чего нужны подобные гулянья? Или настоит надобность спаивать московский рабочий люд, который и без того пьет без просыпу, или нужно поддерживать благосостояние довольно многочисленной шайки шатунов, которые под звуки шарманки ломаются на площадях? Бог ведает про все это».

Цикл весенних праздников начинался за неделю до пасхи, в канун вербного воскресенья. На Красной площади устраивался вербный базар и гулянье – вдоль кремлевской стены в несколько рядов ставились полотняные палатки и ларьки, где продавали детские игрушки, лубочные картинки и почему-то бракованную посуду. Интересно, что популярные с времен перестройки матрешки, изображающие глав государств, восходят к игрушкам вербного базара – сообщается, что каждый год в Москве появлялись новые игрушки, которым продавцы давали названия «лиц, чем-нибудь выделившихся в общественной жизни в положительном, а большей частью в отрицательном смысле – проворовавшегося общественного деятеля, купца, устроившего крупный скандал, или крупного несостоятельного должника».

После пасхи гулянье устраивалось на троицу. Упоминается также гулянье 1 мая (якобы происходящее от «немецких станов» времен Петра) или в первое воскресенье этого месяца, но не меньшей популярностью пользовались, например, семик, сопровождавшийся «завиванием берез», и празднество владимирской божией матери на площади у Сухаревой башни. Как свидетельствует современник, «гулянья подобные этому, обильные пьянством, всевозможным безобразием, устраиваются у нас в дни известных праздников под стенами монастырей (на Девичьем поле, под Симоновым и Донским и т.д.), а при отсутствии места на ближайшей площади. Неужели никогда не положится предел этому безобразию, основанному на каких-то темных традициях?».

Вопреки мнению строгого автора, гулявшие воздавали должное не только горячительным напиткам. Их развлекали народные театры, известные под названием балаганов, кукольники, представлявшие даже трагедию «Фауст», дрессировщики белых крыс, хотя охотно обозревались различные диковины вроде телят о двух головах или «колоссальной и прекрасной девицы Фани из Берлина, 20 лет от роду, весом около 400 фунт» по цене 20–40 коп. за вход. Во многом от искусства обслуживающего персонала зависел успех райка (потешной панорамы) – непременной части праздничных увеселений XIX в. Современник описывал его как «небольшой аршинный во все стороны ящик с двумя увеличительными стеклами впереди. Внутри его перематывается с одного катка на другой длинная полоса с доморощенными изображениями разных городов, великих людей и событий. Зрители, по копейке с рыла, глядят в стекла, – раешник передвигает картинки и рассказывает присказки к каждому новому нумеру, часто очень замысловатые». Другой автор указывал, что «раечные картинки сами по себе большей частию не имеют никакого значения, но получают совершенно неожиданные краски при бойком, метком, а иногда и остроумном пояснении».

От будничной жизни к высшим понятиям

Раешное представление включало три вида воздействия на публики: изображение, слово и игру. Установив очередную картинку, раешник сначала пояснял, «что сие значит»: «А это, извольте смотреть-рассматривать, Лександровский сад…». Как уточняет специалист, это давало ему возможность пройтись на тему моды, всегда находившую поклонников, противников и острословов: «Вот, смотрите в оба, идет парень и его зазноба, надели платья модные да думают, что благородные…». Раешники могли переходить на личности и опускаться до уровня «нашей раши», но иногда служили патриотическому воспитанию («а вот отрадная картинка для русских взоров: наш родной герой Суворов переходит Чертов мост. Ура! Бери в штыки!»), а порой достигали определенных сатирических высот. Зритель сохранил для потомков образец пояснений к видам Москвы конца XIX в.:

«Вот вам площадь городская, хорошая такая и убранная к тому же, что ни шаг, то лужи, и украшениям нет счета, где ни взглянь, там болото, а пахнет так, будто роза, потому что везде кучи навоза. Чисто!

А вот вам здание, вроде как бы бандитное, это общество Кредитное…

Нет в Москве хуже беды, как недостаток воды. Дума дать городу водицы вроде бы непрочь, но боится, что ей в ступе нечего будет толочь…».

Как отмечал наблюдатель, «стоит посмотреть, с какою жадностью народ толпится у райка, как радуется слышать, когда раздается пред ним рассуждение, возводящее его от будничной жизни к высшим понятиям». Иногда раешники перегибали палку и выступали с грубыми комментариями по поводу событий, имевших место за границей, например, дела Дрейфуса. Однако в целом они были ненамного хуже некоторых новостных программ наших дней и, во всяком случае, остроумнее.

Городские гулянья не всегда шли на пользу здоровью из-за пыли, возникавшей в теплую погоду. В отличие от многих западных соседей Москва довольно рано обзавелась рекреационными пространствами – в середине XIX в. город имел 23 бульвара. Содержание их в исправности, присмотр за деревьями и растениями, устройство дорожек и барьеров поручалось особому подрядчику, который в дополнение к плате от города якобы получал в свою пользу всю скашиваемую на бульварах траву. Зеленое хозяйство не требовало больших затрат (60–70 руб. в год), но подрядчики не отличались заботливостью и не беспокоились даже о своем доходе. Внезапный налет генерал-губернатора Тучкова выявил факты выпаса на бульварах домашних животных, а также свалки мусора, после чего заведование бульварами было поручено особому чиновнику Любенкову, который кое-как привел это хозяйство в порядок, назначил смотрителей. Однако мемуарист, частично опровергая другие источники, сообщал, что забота начальства ограничивалась исключительно тем, что при входе на бульвары на особых столбах были прибиты плакаты, на которых значилось «по траве не ходить, собак не водить, цветов не рвать», что было не трудно исполнить, ибо травы и газонов никогда не бывало на бульварах, так же как цветов, которых и не думали сажать. Собаки же, не будучи видимы, невозбранно сами гуляли и даже проживали, плодясь и размножаясь, а в боковых кустах вечерами и ночью укрывались жулики, как принято было называть мелких злоумышленников.

Для укрытия разврата

С 1865 г. бульвары были переданы в ведение городской думы. Общественность обращала ее внимание на то, что бульвары могут приносить городу доход от организации кофеен и читален под открытым небом. Но администрация, не без основания подозревавшая, что любые кофейни в Москве не могут не привести к пьянству, отказывалась; выдвигался также веский довод о том, что «для укрытия разврата представляют удобное место кусты». Свою предпринимательскую жилку она частично проявила путем «отдачи права катания на коньках и шлюпках по Чистому пруду» и сдачи в аренду места для торговли цветами на Трубном бульваре. В 1870 г. пресса возмущалась тем, что власти пытались прогонять из общественных мест, например, с Чистых прудов, лиц, одетых в сермягу, в связи с чем высказывалось мнение о том, что общество само толкает простолюдинов в кабаки.

В 1830-х гг. за счет средств дворцового ведомства был устроен Петровский парк, где имелись даже аттракционы, которыми охотно пользовались дети и взрослые («куря весьма важно свою сигару, он сидел на деревянном коне, который то опускался, то подымался на своей гибкой перекладине. Признаюсь, я почти позавидовал стоическому спокойствию и совершенному равнодушию, с которым этот пожилой дитя поглядывал на толпу любопытных зрителей, несмотря на то, что многие из них указывали на него пальцами и смеялись»). Однако парк также считался пыльным, очевидно, из-за привычки знати прогуливаться там на гужевом транспорте. Поэтому те, кто имел возможность, старались выбраться в Марьину рощу или в Сокольники, хотя в XIX в. это был не такой уж ближний свет. О большой популярности последних свидетельствуют стихи неизвестного автора, относящиеся к 1840-м годам: «Здесь в Сокольниках у вас мая первого гуляет вся Москва. Тогда бывает здесь до тысячи карет. А народу счету нет…». Со временем туда же потянулись и другие слои общества, иногда порождая пиковые нагрузки на дороги.

В 1860-х гг. массовые гулянья в Сокольники собиралось столько народу, что полиция вынуждена была регулировать дорожное движение, правда, в силу своего разумения и потому со странностями. По прямому пути к станциям железных дорог пропускались только кареты, коляски и шарабаны, тогда как пролетки, линейки и дрожки направлялись по Басманной улице и Покровке, поэтому на извозчике даже к вокзалам проехать было невозможно. По окончании гулянья извозчики брали в один конец до центра 3 рубля, что было очень дорого. Некоторые предпочитали идти пешком, что якобы позволяло добраться быстрее, а у простого народа другого выбора и не было.

Добравшись до места, простолюдины гуляли по-своему, «расположась кучками на траве вокруг четвертей вина, распевал песни и плясал под звуки разных доморощенных оркестров, игравших за несколько копеек десятки песен». Но это не значит, что в Сокольниках не было развлечений – на Ширяевом поле работали балаганы, публику развлекали скороходы, играли военные оркестры, сновали разносчики «со всякими испортившимися продуктами», а в саду Брауна периодически стреляла пушка, «чтобы публика не забывала о его существовании и шла бы туда с платой за вход 1 руб. с персоны». Однако ничего особенного, кроме цыганского хора и буфета, там не предлагалось. Вечером иногда устраивали фейерверк, что было небезопасной забавой – в 1868 г. некто г. Аристов устроил в богородской роще огненную забаву, финал которой оказался печальным, одна из ракет попала в лицо молодой женщине и сильно обожгла.

Еще одной приметой гуляний было обилие нищих, обходивших отдыхающих со своими стонами. В 1870 г. сообщалось что «оборотистые люди понаставили в Сокольниках скамейки, которые использовались как ловушки для рассеянных людей, стоило гуляющему сесть на такую скамейку, как из-за нее вырастали парни или бабы, которые с криками требовали оплатить использование имущества в размере, который устанавливался судя по одежде. Чтобы избавиться от их домогательств, отдыхающие предпочитали уплатить». Время от времени просыпалась полиция и утаскивала дошедших до кондиции. Обозреватели удивлялись глупому обычаю «водить детей с собой на гульбища, где царят пьянство, разврат, сквернословие». Но куда можно было бы определить детей на время отдыха взрослых, они не сообщали. Люди тянулись на гулянья, несмотря на связанные с ними неудобства, потому что других возможностей встряхнуться от изнурительного труда они не знали – неудивительно, что среди потребителей раешных удовольствий можно было встретить мастерового с траурным крепом на шляпе, хоть это и возмущало взыскательных авторов.

Традицию весенне-летних гуляний не нарушила даже катастрофа на Ходынском поле в мае 1896 г., когда власти решили сделать населению приятное в виде раздачи кружек, колбасы и тому подобных угощений по случаю коронации царя Николая. К сожалению, они не задумались о мерах безопасности на поле, изрытом ямами и траншеями, что повлекло неприятные последствия для царствующей династии и, в частности, для московского генерал-губернатора, царского дяди Сергея, получившего кличку «князь Ходынский». Однако уроки Ходынки были учтены, и в дальнейшем претензии обозревателей были связаны с обычными атрибутами народных гульбищ – громкой музыкой, недостаточными художественными достоинствами постановок, развязным поведением гуляющих.

Производить огромную прогулочную работу

Прогулки в парке Горького. 1930 г.

К середине 1920-х гг. Сокольники уже ничем не отличались от Петровского парка, несмотря на отсутствие карет. Как отмечал обозреватель, пыли там «больше, чем на всех улицах центра, помноженных друг на друга. Взметаемая тысячью ног, она серой вуалью висит в воздухе и медленно, но верно опускается на волосы». Ненамного улучшилось сообщение – «исходить потом, москвич начинает еще с трамвая, будь он 10-й или 4-й. Пассажиры в вагоне утрамбованы до отказа, а новые волны лезут и прут на каждой новой остановке и превращают площадку в гидравлический пресс». Примерно те же удовольствия, что и при царе, предлагались в самом парке: «публика, как пыль, оседает главным образом на опушках. Кого и чего тут нет: собаки, цыганки, фотографы, китайцы, пряники, мальчишки с ирисками. Старуха, говорят, бывшая хористка, поет на дороге бывшим голосом. Возле нее толпа. Не потому, что хорошо поет, а потому, черт побери, что ежели уж приехали в Сокольники, то надо получить максимум удовольствия». На траве валяется все, чего не жаль выбросить из привезенного. Комары носятся стаями и соло и продовольствуются за счет малокровного московского населения. Но еще хуже комаров хулиганы, которых здесь не меньше комаров». Бытописатель 20-х годов заключает: «нельзя винить людей за то, что они устали. Но, быть может, можно организовать поливку дорожек?».

В эпоху промышленного бума индустрия отдыха стала восприниматься как средство повышения культуры населения и восстановления рабочей силы и, следовательно, как политическая функция. Администрация парка культуры и отдыха им. Горького в 1931 г. рассматривала как основную задачу «обслуживание передового рабочего-ударника», который имел определенные льготы, например, в городке однодневного отдыха. Но и там было трудно отвлечься от производственных проблем – в парке был оборудован «зал заводов» с «галереей конкретных носителей зла» и галереей передовых ударников, куда должны были приходить рабочие московских предприятий для обмена производственным опытом. Возможно, эти откровения год спустя вдохновили известных сатириков на шуточный лозунг о человеко-гуляющей единице, которая должна «производить огромную прогулочную работу». Однако не были забыты аттракционы, многочисленные эстрады, театр буффонады и цирк шапито общей вместимостью 5 тыс. человек, а массовики-затейники обучали навыкам бега в мешках и прочим культурным развлечениям. Парк имел даже душевые комнаты, где гости столицы могли привести себя в порядок.

Чего-то подобного, вероятно, не хватает участникам многочисленных воинских праздников, создавших новую традицию купания в цветомузыкальных фонтанах. Но благонамеренные авторы XIX в. были бы довольны – никаких постов в это время нет, и со стороны небес нет никаких противопоказаний для того, чтобы как следует расслабиться. Со стороны милиции, впрочем, тоже.

Н. Голиков